Подполковник Вячеслав Павлович Артемьев

Роман Вольнодумов

27 августа 1903 года родился выдающийся деятель Русского Освободительного Движения, подполковник ВС КОНР и участник освобождения Праги Вячеслав Павлович Артемьев. Этот человек был подполковником РККА до того, как стал власовцем. В течение двух с лишним лет он героически сражался против немецких оккупантов в составе 216-го кавалерийского полка 81-й кавалерийской дивизии и 46-го гвардейского кавалерийского полка 6-го гвардейского кавалерийского корпуса (заслужив орден Красного Знамени «за образцовую смелость, мужество и геройство в боях с фашистскими захватчиками»), но в сентябре 1943 года попал в плен к немцам. Это обстоятельство изменило всю его дальнейшую жизнь, подтолкнув к трудному нравственному выбору, о котором он впоследствии не жалел до конца своих дней – вступлению в РОА. Предлагаю вашему вниманию материал об этой незаурядной личности, скомпилированный мной на основе биографической статьи Кирилла Александрова, взятой из книги «Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А.А. Власова», отрывков из его книги «Армия генерала Власова» и отрывков из мемуаров самого В.П. Артемьева. Мои дополнения и примечания к основному тексту будут выделены курсивом.

В.П. Артемьев родился 27 августа 1903 г. в селе Березань Переяславльского уезда Полтавской губернии. В детстве переехал в Москву, где в 1918 г. окончил Единую трудовую школу. Русский. Из крестьян. Сын мастера-парикмахера. В РККА вступил добровольно в ноябре 1918 года. Участник гражданской войны. С 10 августа 1920 по 10 апреля 1921 г. принимал участие в боевых действиях против повстанцев в Смоленской губернии. С ноября 1918 по январь 1920 г. служил красноармейцем в автороте, с февраля 1920 до весны 1921 г. — во 2-м запасном кавалерийском полку, с апреля 1921 по сентябрь 1922 г. — в отдельной батарее стрелковой дивизии особого назначения. С сентября 1922 по июнь 1923 г. — курсант Объединённой военной школы ВЦИК, по окончании — курсант 1-й Московской кавалерийской школы.

С мая 1924 по октябрь 1925 г. — начальник конной разведки 41-го стрелкового полка 14-й стрелковой дивизии. В октябре 1925 г. зачислен слушателем в Киевскую объединённую военную школу. В августе 1927 г. принял должность командира взвода 63-го кавалерийского полка 1-й отдельной бригады им. И.В. Сталина. С декабря 1928 по декабрь 1932 г. — на аналогичной должности в полковой школе, затем — командир эскадрона 62-го кавалерийского полка.

После октября 1933 г. некоторое время служил помощником начальника штаба 61-го кавалерийского полка, затем был призван на усиление командного состава 79-го запасного полка НКВД в Ташкент, где назначен начальником штаба военизированной охраны (ВОХР) системы Карагандинских лагерей НКВД в период с июня 1938 по декабрь 1939 г. По утверждению Артемьева, после ужесточения режима расстрелы з/к осуществляли сотрудники оперативно-чекистской части, а бойцов ВОХР к расстрелам не привлекали.

В 1940 г. присвоено воинское звание капитан. 15 сентября 1941 г. приказом №00356 по САВО назначен помощником начальника оперативного отдела штаба 81-й кавалерийской дивизии. С 11 января 1942 г. — командир 216-го кавалерийского полка 81-й кавалерийской дивизии, 5 августа отбыл в пехотное училище при ВАФ (приказ №01491 по САВО), 7 июня присвоено воинское звание майор. В конце 1942 — начале 1943 г. присвоено воинское звание подполковник. Учёбу завершил 19 февраля 1943 г. (приказ НКО СССР № 01179). Направлен на фронт командиром 46-го гвардейского кавалерийского полка 6-го гвардейского кавалерийского корпуса.

На фронте – с марта 1943 г. Назначен замкомандира по строевой части 46-го гвардейского кавалерийского полка 6-го гвардейского кавалерийского корпуса. 20 августа за отличное выполнение боевых заданий представлен к награде (орден Красного Знамени). На 31 августа – командир полка. Во время прорыва обороны противника с полком выполнял поставленную задачу в районе Уварово, Пильна, Буда (Смоленская область) с целью нарушения коммуникаций врага и воспрепятствованию переброске его резервов. 31 августа в 14:20 полк вместе с личным составом 31-го кавалерийского полка 8-й гвардейской дивизии был окружён автоматчиками противника, понёс большие потери, но спустя час отразил атаку.

31 августа командный пункт полка находился в лесу, в 1 км южнее деревни Андреевка. В 20:00 противник начал сильный артиллерийский обстрел леса, в котором был расположен полк. 1 сентября при наступлении противника на населённый пункт Энгергальдт выехал в командный пункт 48-го гвардейского кавалерийского полка для координации оборонительных действий, откуда не вернулся. Позже объявлен пропавшим без вести 3 сентября 1943-го года. 27 ноября 1943 года награжден за «образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество».

В плену с 1–3 сентября. До июня 1944 г. находился в Особом опросном лагере в Летцене. В июне добровольно подал заявление о вступлении в РОА и был направлен в Дабендорфскую школу РОА [обратите внимание на то, что Артемьев подал заявление о вступлении в РОА спустя полгода после попадания в плен, когда немцы уже очевидно проигрывали войну и их поражение казалось почти неминуемым – Р. В.]. 21 июля 1944 г. по окончании курсов в Дабендорфе оставлен на должности командира курсантской роты. В ноябре назначен командиром 2-го гренадёрского полка 1-й пехотной дивизии ВС КОНР. Сформировал 2-й полк (1602-й пехотный по немецкой нумерации) на базе части личного состава (около 3000 чел.) 29-й пехотной дивизии СС «РОНА» (бригада бригаденфюрера СС Б.В. Каминского). По отзыву русского майора Вермахта белоэмигранта И.К. Соломоновского, зимой 1944–1945 г. по заданию немецкой разведслужбы проводившего анализ и независимую оценку состояния 1-й дивизии, Артемьев «сформировал из бывших каминцев образцовый полк».

На этом месте я сделаю важное отступление от основного текста. Очень интересно сопоставить оценку боеготовности и дисциплины во 2-м полку 1-й дивизии, которую дал Соломоновский, с оценкой состояния бывших каминцев на момент их попадания в ВС КОНР, которую дали офицеры 1-й дивизии. Процитирую отрывок из книги Кирилла Александрова «Армия генерала Власова»:

«Штурмбригаду СС «РОНА» немцы планировали целиком включить в вооружённые формирования КОНР. Реакция Трухина, наслышанного о «подвигах» каминцев в августе 1944 г.³³ при подавлении Варшавского восстания, была резко отрицательной, но категорический отказ вообще принимать бригаду мог привести к нежелательным последствиям и отразиться на судьбе развёртывания власовских частей. В конце октября 1944 г. Трухин откомандировал в Верхнюю Силезию для инспекции и приёма списочного состава группу офицеров во главе с бывшим начальником штаба 229-й стрелковой дивизии подполковником М. К. Мелешкевичем. Один из участников инспекции с изумлением вспоминал: «Мы были поражены полным хаосом, царившим там. Это был настоящий цыганский лагерь, вокруг которого бегали запущенные лошади. Обмундирование людей находилось в крайне неопрятном состоянии, оружие и снаряжение представляли фантастическую смесь немецкого и советского». Невероятным образом каминцы в обстановке полного распада военного организма ухитрялись поддерживать боеспособность 12 танков Т-34 и 2 KB. На рубеже октября – ноября 1944 г. около 6 тыс. каминцев были перевезены немцами в Вальдштеттен.

Не отличавшийся особой сентиментальностью, командир дивизии был потрясён. На станцию прибыла разношерстная орда. Многие каминцы носили до 5 пар часов на руках, даже рядовые имели золото и украшения крайне сомнительного происхождения. Архипов позднее вспоминал: «Не воинская часть, а орда на 70–80% в штатском одеянии. На походе [от станции к лагерю. – К. А.] строй не признавался, группа в 5–6 человек имела свою подводу с награбленным у населения имуществом, шла со своей подводой³⁴, тщательно её оберегая». Резюме Буняченко было ещё более кратким: «Бандиты». Офицеров «РОНА» он отказался принимать наотрез, но, правда, потом согласился взять каждого десятого при условии их переподготовки в офицерской школе. Из солдат в дивизию взяли чуть больше половины (в среднем 3,5 тыс. человек), ими укомплектовали 2-й пехотный полк, танковую роту и один эскадрон отдельного разведывательного батальона (дивизиона), должность командира которого в чине майора занял бывший СС ваффен-штурмбаннфюрер из «РОНА» Б. А. Костенко. Дивизион формировался с 18 декабря 1944 г.

Многие выпускники Дабендорфской школы РОА протестовали против приёма каминцев, полагая следствием неизбежную компрометацию власовской армии. В дивизионном расположении случались ссоры и конфликты между «чистыми» власовцами и бывшими «русскими эсэсовцами», как называли за глаза служивших в «РОНА». Остро стоял вопрос об общей распущенности каминцев и связанным с этим состоянием воинской дисциплины. Буняченко тогда сделал любопытный шаг: командиром 2-го полка он назначил не просто хорошего строевого командира, прослужившего в начале своей командирской карьеры шесть лет в элитной 1-й отдельной кавалерийской бригаде имени Сталина. Буняченко небезосновательно полагал, что Артемьев имел опыт общения с «приблатнёнными» и подобным им кругом [в связи с опытом работы ВОХРовцем в карагандинском лагере НКВД – Р.В.].

Так или иначе, но Артемьев сколотил боеспособный и дисциплинированный полк, добившийся наилучших результатов 13 апреля 1945 г. в атаке советского предмостного укрепления на Одере. Это, в общем, подтверждает и Архипов, оставивший о каминцах такой отзыв: «Немало пришлось поработать над этими ребятами, чтобы из них сделать образцовых и дисциплинированных воинских чинов». Другой очевидец, служивший в дивизии офицер, считал своим долгом обратить внимание на то, что «солдатский состав «РОНА» был чрезвычайно молод. В момент формирования дивизии до 30% солдат получали особый юношеский паёк, и эта молодежь находилась в строю уже до двух лет».

Также добавлю, что начальник штаба полка, командиры батальонов и начальники штабов батальонов 2-го полка не входили в состав «РОНА», так как офицеры ВС КОНР серьёзно и небезосновательно не доверяли последним ответственных офицерских должностей (исключение было сделано только для бывшего начальника разведки «РОНА», майора Бориса Костенко, ставшего командиром разведдивизиона 1-й дивизии ВС КОНР).

Начальником штаба полка стал майор Николай Козлов, бывший капитан Красной армии. В сентябре 1943-го г. вступил в РОА из лагеря военнопленных (шталаг XII А в Лимбурге-на-Лане) и прибыл в Дабендорфскую школу РОА. По окончании курса назначен командиром 1-го взвода 1-й офицерской роты. Капитан РОА (декабрь 1943). С июня 1944 г. – старший преподаватель 1-й офицерской роты. С ноября 1944 г. – начальник штаба 2-го полка 1-й пехотной дивизии ВС КОНР. Майор ВС КОНР за отличия по службе (1 февраля 1945 г.). В бою на Одере 13–14 апреля 1945 г. тяжело контужен и эвакуирован в госпиталь в Зальцбург. Впоследствии сумел каким-то образом догнать дивизию и вновь к ней присоединиться. Насильственной репатриации избежал. Жил в американской оккупационной зоне. До 1951 г. – в ФРГ, затем – в США. Публиковался в газете «Новое русское слово» (Нью-Йорк).

На этом видео Н. Козлов ошибочно назван начальником штаба 1-й дивизии РОА, хотя на самом деле эту должность занимал подполковник Николай Николаев.

27 февраля 1945 г. Артемьев стал подполковником ВС КОНР. 8 марта вместе с дивизией выступил на Восточный фронт, на Одер в район Фюрстенвальде. По пути следования дивизии на Восточный фронт к ней присоединялись дезертиры из различных русских добровольческих частей Вермахта, которых немцы не желали отпускать в войска КОНР и хотели использовать как пушечное мясо для собственных нужд. Таким образом, состав дивизии пополнился на 3–4 тысячи человек, а в полках дивизии, включая и 2-й Артемьева, появились по одному новому батальону из этих перебежчиков. 13–14 апреля командовал наступлением 2-го полка на плацдарм «Эрленгоф» в полосе 119-го советского УРа 33-й армии. 14 апреля на совещании старших офицеров дивизии высказался за вывод соединения с фронта и марш в Чехию для соединения с Южной группой генерал-майора ВС КОНР Ф.И. Трухина. 15 апреля выступил вместе с полком в составе дивизии в Чехию.

26 апреля, когда дивизия находилась в районе Нееберга, Баденбаха, западнее города Течен, немецкое командование поставило 1-й дивизии очередной ультиматум о подчинении (15 апреля командир дивизии официально объявил о выходе из подчинения немецкому командованию), в противном случае грозило её разоружить или уничтожить. На совещании командиров полков, созванным Буняченко 26–27 апреля, Артемьев высказался за продолжение движения в Чехию, аргументировав свою позицию следующим образом: 

«Мы приняли очень трудное решение, следуя которому вышли из подчинения немецкого командования. Мы предупредили немецкое командование, что если оно попытается препятствовать нашему движению на юг, то будем пробиваться силой. Мы объявили об этом своим частям… Невзирая ни на какую опасность, глубоко веря нам, наши солдаты идут туда, куда мы их ведём, твёрдо следуя намеченной цели… Дивизия может погибнуть, если мы не подчинимся приказу немецкого командования, если Шернер [немецкий фельдмаршал, в оперативное подчинение которому немецкое военное командование перевело дивизию без согласия её командира – Р.В.] осуществит свою угрозу — это верно! Но она, безусловно, погибнет в том случае, если мы подчинимся приказу и займём оборону в Брно. Кроме того, выполнение этого приказа будет равносильно тому, что мы признали свое первоначальное решение ошибочным и теперь отказываемся от него...»

Интересно привести оценку, данную Артемьевым моральному состоянию солдат и офицеров 1-й дивизии во время пребывания в Чехии:

«В Чехословакии между солдатами и офицерами дивизии и населением сразу установились самые тёплые, дружеские отношения. Население со слезами на глазах изливало власовцам свои жалобы на жестокости нацистов в годы оккупации. Помня о произволе немецких оккупантов в захваченных ими областях России, власовцы относились к чехам с полным пониманием и самым искренним горячим сочувствием…

С другой стороны, также с первых дней нахождения в Чехословакии между солдатами и офицерами 1-й дивизии и немецкими военнослужащими местных гарнизонов начались эксцессы. Между власовскими и немецкими солдатами происходили драки, доходившие до применения оружия. Эксцессы учащались, угрожая принять повсеместный и массовый характер. Удержать власовских солдат от резкого проявления ненависти было трудно. Офицеры не могли применять строгих мер воздействия к подчинённым, так как сами они глубоко сочувствовали чехам, полностью разделяли настроения своих бойцов. В их сердцах кипели то же возмущение, та же ненависть… Этот страшный порыв надо было сдерживать. Нельзя было допускать безрассудного проявления ненависти и мести. Нельзя было выпустить из рук командования силу влияния на подчинённых и допустить падение дисциплины, хотя это и было очень трудным делом…»

«За пять суток, которые дивизия находилась в Чехословакии, радушное гостеприимство, дружеское отношение местных жителей располагали власовцев в их пользу. Страсти разгорались… С новой силой закипала ненависть, вызывая у каждого стремление к возмездию за всё то, что перенесли русские, чехи и другие народы под нацистским гнётом. Каждому солдату и офицеру 1-й дивизии казалось невозможным оставаться в стороне от начинающихся событий. Вместе с чехами они стремились принять участие в последней борьбе – в чём, в сущности, тогда уже не было надобности – для ускорения разгрома немцев и окончания войны. Генерал Власов всё ещё колебался. Учитывая настроение солдат и офицеров дивизии, генерал Буняченко был уверен, что, находясь в центре развивающихся в Чехословакии событий, дивизии невозможно будет оставаться безучастной. Если командование организованно не введёт её в бой на стороне чехов, то дисциплина рухнет, люди сами стихийно вольются в эту борьбу. При этом будет потеряно управление войсками, удержать которое в своих руках командование не будет уже в состоянии… В этом генерал Буняченко был прав. Происходило противоречие психологии и политики — чувств и рассудка… Генерал Власов тоже понимал это. Надо было учитывать настроение и порыв людей в создавшихся условиях. Но ни Власов, ни Буняченко ещё не решались сказать своё последнее слово».

На совещании командиров 4 мая Артемьев высказался за вмешательство дивизии в Пражское восстание на стороне чехов, поддержав решение командира дивизии. 6–7 мая командовал полком в южном секторе операции – районе Большого Хухле (Сливенец, Лаговички-у-Праги и Збраслав). 7 мая только в районе Лаговичек полк потерял 48 человек убитыми. Общие потери полка были весьма значительными. По ряду данных можно предполагать, что именно этот полк понёс наибольшие потери в боях за Прагу среди всех частей дивизии. 

Станислав Аусски, участник чешского сопротивления, служивший разведчиком во 2-м полку ВС КОНР, после отступления из Праги в Желковицах пришёл проститься с командиром полка. Артемьев сказал ему: «От одного пса вы (чехи) как раз избавились, но второй вам прыгнул на шею». Аусски вспоминал: «Так в то время думали и говорили в дивизии, которая осталась в полном одиночестве во враждебном мире. Должен сознаться, что всю глубину слов Артемьева я осознал лишь позднее».

Кстати, командир 1-го батальона 2-го полка, сражавшегося в районе Лаговичек и понёсшего наибольшие потери в боях за Прагу, был бывший участник ПМВ и штабс-ротмистр Дроздовского полка, чин РОВС Михаил Золотавин (1897 г.р.). В 1942–1943 гг. он воевал с красными партизанами в Восточных войсках Вермахта и участвовал в охране ж/д коммуникаций. В 1943 г. получил звание капитана. Был ближайшим соратником командира 1-го полка ВС КОНР Андрея Архипова и командира 1-го батальона 1-го полка Всеволода Григора (оба – офицеры Марковского полка Белой армии), которые также были членами РОВСа и вместе с которыми он ушёл на Восточный фронт. Вместе с ними он был отозван немцами с Восточного фронта за критику нацистской оккупационной политики и протесты против жестокого обращения с местным населением. Точные данные о его деятельности в период с конца весны 1943 по ноябрь 1944 г. (когда он стал офицером ВС КОНР) отсутствуют. Предположительно в этот период он находился в Дабендорфской школе РОА, куда перешли Архипов и Григор после отзыва с Восточного фронта.

Утром 8-го мая в составе 2-го полка батальон Золотавина прикрывал в арьергарде отступление дивизии из Праги на Пльзень и участвовал в штыковом бою с новобранцами из формировавшейся дивизии СС «Валенштайн» – последнем штыковом бою Второй мировой войны в Европе (ирония судьбы в том, что в этом противостоянии против немецких эсэсовцев сражались бывшие русские эсэсовцы, в том числе – и участники подавления Варшавского восстания в августе 1944 г.).

После отступления дивизии из Праги на Пльзень, 10–11 мая полк дислоцировался в районе села Лнарже между боевыми порядками 90-й пехотной дивизии 12-го американского корпуса и 162-й танковой бригады 25-го советского танкового корпуса. Блуждая по лесу в ночь с 11 на 12 мая, Артемьев наткнулся на патруль советской танковой бригады и выдал себя за парламентёра – командира дивизии, генерал-майора ВС КОНР С.К. Буняченко. Вернувшись в дивизию, сообщил ему, что командир 162-й танковой бригады полковник И.П. Мищенко предлагает дивизии перейти в полном составе в место дислокации его подразделения, гарантируя всем жизнь и свободу. По приказу Буняченко всю ночь с 11 на 12 мая «вёл переговоры» о «сдаче» власовского соединения, чтобы оттянуть время для перехода дивизии в американскую оккупационную зону.

Позднее, в эмиграции, Артемьев утверждал, что вёл переговоры с ведома и по приказу Буняченко. Начальник командного отдела штаба войск КОНР Владимир Поздняков вступил с ним в публичную полемику на страницах эмигрантской прессы, обвинив в малодушии, стремлении спасти собственную шкуру и в том, что он вёл переговоры с командованием 162-й ТБР без приказа Буняченко, назвав поведение Артемьева «грязным пятном» в истории 1-й дивизии. Однако Поздняков в 1-й дивизии не состоял и в тот момент находился совсем в другом месте, рассуждая исключительно умозрительно. В свою очередь, командир 1-го полка 1-й дивизии А. Архипов одёрнул Позднякова и полностью оправдал Артемьева, оценив и его поведение, и поведение Буняченко в ночь накануне роспуска дивизии как «проявление исключительной находчивости и военной доблести, в результате чего от неминуемой расправы были спасены 20 тысяч власовцев».

После приказа Буняченко о роспуске дивизии 12 мая Артемьев бежал за линию демаркации. Насильственной выдачи советской администрации избежал. В 1947–1950 гг. работал при оккупационной армии США в Европе, занимался исследованиями и аналитикой, затем находился на службе в Институте армии США повышенной специализации по изучению русских и восточноевропейских процессов. Профессор военных наук. Один из инициаторов создания Союза Андреевского флага (САФ) в лагере «Ди-пи» вблизи Мюнхена. Участник послевоенных власовских организаций: АЦОДНР, член Военно-политического совета и Главного управления САФ в 1948–1951 гг. и СВОД, сотрудник Института по изучению СССР в Мюнхене. Поддерживал близкие дружеские отношения с бывшими офицерами Белой армии и ВС КОНР Константином Кромиади и Андреем Архиповым, которые написали предисловие к его мемуарам.

В СССР объявлен в розыск 4-м (розыскном) управлением МГБ 11 июня 1948 года. 27 ноября 1950 года повторно объявлен во всесоюзный розыск ориентировкой 4-го управления МГБ СССР. На III Съезде российских эмигрантов в американской оккупационной зоне Германии в Мюнхене (20–21 мая) обвинялся капитаном Б.С. Вольфом в принадлежности к агентуре советских органов госбезопасности, но факт принадлежности не был доказан.

Автор трудов по специальности, опубликованных в Европе и США, а также работы «Режим и охрана исправительно-трудовых лагерей МВД» (Мюнхен, 1956) и мемуаров «Первая дивизия РОА» (Лондон, 1974).

Умер после 1974 года.

Данная рубрика является авторским блогом. Редакция может иметь мнение, отличное от мнения автора.