От СССР и дальше: как герой скрывает провалы власти. Часть 3

Сталин не имел ограничений ни в своих мыслях, ни словах, ни в действиях. Поэтому всё, что ему казалось, несло последствия для целой страны вне зависимости от истинности. Он создавал единую «мелодию», которая звучала снизу доверху, что и является идеалом пропаганды. На что нацелены сегодняшние информационные атаки извне, в которых США обвиняют Россию и Китай — то ли это коронавирус, то ли выборы Трампа, задача одна — разрушить единство страны, что ведёт автоматически к её ослаблению. Пропаганда, наоборот, создает это единство, иногда даже слишком усердно.

Сталин так выступал в 1946 г. по поводу второй серии «Ивана Грозного»: «Не знаю, видел ли кто его, я смотрел, — омерзительная штука! Человек совершенно отвлёкся от истории. Изобразил опричников как последних паршивцев, дегенератов, что-то вроде американского Ку-Клукс-Клана. Эйзенштейн не понял того, что войска опричнины были прогрессивными войсками, на которые опирался Иван Грозный, чтобы собрать Россию в одно централизованное государство, против феодальных князей, которые хотели раздробить и ослабить его. У Эйзенштейна старое отношение к опричнине. Отношение старых историков к опричнине было грубо отрицательным, потому что репрессии Грозного они расценивали, как репрессии Николая Второго, и совершенно отвлекались от исторической обстановки, в которой это происходило. В наше время другой взгляд на опричнину. Россия, раздробленная на феодальные княжества, т.е. на несколько государств, должна была объединиться, если не хотела попасть под татарское иго второй раз. Это ясно для всякого и для Эйзенштейна должно было быть ясно. Эйзенштейн не может не знать этого, потому что есть соответствующая литература, а он изобразил каких-то дегенератов. Иван Грозный был человеком с волей, с характером, а у Эйзенштейна он какой-то безвольный Гамлет. Это уже формалистика. Какое нам дело до формализма, — вы нам дайте историческую правду. Изучение требует терпения, а у некоторых постановщиков не хватает терпения, и поэтому они соединяют все воедино и преподносят фильм: вот вам, «глотайте», — тем более что на нем марка Эйзенштейна. Как же научить людей относиться добросовестно к своим обязанностям и к интересам зрителей и государства? Ведь мы хотим воспитывать молодёжь на правде, а не на том, чтобы искажать правду» ¹.

Можно себе представить давление на режиссёра, которое возникало после таких выступлений. Сталин правит не просто историю, он корректирует понимание современности, реально вводя обоснование своих действий в сегодняшнем дне, хотя фильм на самом деле повествует о прошлом. Сталин защищает себя в глазах населения, вводя нужную ему трактовку Грозного. Более того, он создаёт и воссоздаёт свой собственный портрет в массовом сознании. Это интерпретация его собственного правления, а не Ивана Грозного.

Это интересное видение фильма, когда один из зрителей видел себя в царе и его политике, да ещё и искал, нет ли тут подвоха. По сути, он привык к тому, что любому его слову все рукоплескали. Он жил в мире вне критики. Это ещё хорошо, что он не вложил все ресурсы в строительство какого-нибудь марсохода… Или он не уделил нужного внимания проекту переброски сибирских рек в засушливые районы Казахстана, Таджикистана, Узбекистана и Туркмении, что в 1984 г. подхватил Черненко, но не реализовал из-за сложности проекта и его дороговизны (см. подробнее ²).

И нам нелегко представить себя творческого человека, оценщиком работы которого выступал Сталин. Об Эйзенштейне хорошо написал Г. Олтаржевский: «Эйзенштейна нельзя мерить с сегодняшних позиций. Он снимал кино не по канонам и учебникам, он сам создавал эти каноны и писал учебники. Он был первопроходцем, наметившим пути развития мирового кинематографа на долгие годы. Но он был и обычным человеком, который жил в страшное и жестокое время. И вынужден был приспосабливаться к обстоятельствам. Он чудом избежал ареста в 1930-е, причем благодарить за это он должен только свой талант и мировую известность. Он был в шаге от застенков и в конце 1940-х, когда петля буквально затягивалась на его шее, и лишь неожиданная смерть спасла его от тюрьмы. Он прожил всего полвека, но успел сделать столько, что трудно поверить в то, что его путь был таким коротким» ³.

Всё это трудно признать пропагандой, поскольку одновременно перед нами высокое искусство. Мы же привыкли видеть в пропаганде примитив. Но получается, что пропаганда может быть разного уровня. Мысли и поступки героев с экрана легко переносятся в жизнь. Экран не повторяет жизнь, он её создает заново. И часто как настоящую правду принимают экран, а не жизнь. Экран всегда будет сильнее жизни по своему воздействию, поскольку герои и ситуации сознательно от отбираются по силе своего воздействия. Здесь они системны, а в жизни случайны. И система воздействия очень системна, поскольку в зале исчезает свет и запрещены разговоры: маленький зритель остаётся один на один с «великаном». Ему от него никуда не уйти. Действие на экране, в какое бы время и на какой бы планете ни происходило, реально меняет поведение зрителя здесь и сегодня.

Человек всегда нуждается в «компасе», и его ему дают религия и идеология, пропаганда и искусство, наука и школа, когда они выступают в роли интерпретаторов и реинтерпретаторов действительности. Тем самым действительность становится вторичной, первичной будет интерпретация, поскольку именно она задаёт восприятие реальности.

Пропаганда спрятанная сильнее пропаганды прямой. В фильме мы следим за развлекательным сюжетом, а пропагандистские цели отходят на второй план. Герой побеждающий — это наш, а герой проигравший — это чужой. Так крепится внутреннее единство, человеку как существу стадному надо быть с победителями, а не с проигравшими.

А. Довженко чутко уловил смещение «рамки», точки отсчёта, которое имело место в сталинские времена. Н. Клейман писал: «Александр Довженко упрекал фильм в том, что Александра Невского можно было бы выбрать секретарём райкома. Тут стоило бы задуматься: не пытались ли в это время, напротив, из секретарей райкомов делать святых? Именно тогда, когда создавались экранные «агиографии» Ленина, Сталина, Свердлова, Чапаева и остальных советских героев — своего рода атеистический пантеон, Эйзенштейн выводит на экран «настоящего святого», то есть персонаж, который изначально представляет собой предельную степень положительных качеств. Хотели положительного героя? Вот он!» ⁴.

Александр Невский был важен как военный герой, который сражался с немецкими псами-рыцарями. Но это на экране. В реальности не было такого количества врагов. Сегодня, когда историкам разрешено в этом сомневаться, можно прочесть такое: «В советской историографии численность войск на Чудском озере оценивалась в 10-12 тысяч бойцов ордена и 15-17 тысяч новгородцев, что сопоставимо с битвами при Пуатье и Грюнвальде — крупнейшими сражениями Средневековья. Однако эти цифры являются оценочными и не подкреплены документами, а масштаб потерь заставляет в них сомневаться. По достоверным данным, орден потерял в том бою 26 рыцарей (20 погибшими и шесть пленными). Были также убиты порядка 400 и пленены около 50 человек «чуди» (союзной эстонской пехоты), которых «вели босыми подле коней». О русских потерях говорилось глухо: «Много храбрых воинов пало» ⁵.

Поскольку в сражениях рукопашных погибала тогда четверть воинов, то великой битвы как таковой не было. Её преувеличили и историки, и Эйзенштейн должен был идти у них на поводу, в противном случае этот фильм был бы никому не нужен (см. о разных мифах, сложившихся вокруг личности Александра Невского ⁶).

Фильм уверенно потеснил реальность: «Каким был князь на самом деле — теперь уже не имеет значения. В фильме это рослый, под два метра, былинный красавец. Идеальным воплощением древнерусского полководца стал актёр Николай Черкасов. И на Ордене Александра Невского, которым награждались командиры во время Великой Отечественной войны, — лик, срисованный с Николая Константиновича. Фильм вышел на экраны 1 декабря 1938 года. Как и «Чапаева», смотреть «Александра Невского» шли целыми коллективами, со знамёнами и оркестрами. Но в августе 1939 года вышло распоряжение: фильм с экранов снять — СССР подписал с Германией договор о ненападении. Сам режиссёр в декабре 1939-го был поражён, как «читая летописи XIII века вперемежку с газетами сегодняшнего дня, теряешь ощущение разницы времени, ибо тот кровавый ужас, который в XIII веке сеяли рыцарские ордена завоевателей, почти не отличается от того, что делается сейчас в Европе…» ⁷.

Это весьма интересное замечание о потере «ощущения разницы времени», как будто мы все время живём в одном времени, только перед нами меняются нарисованные декорации…

Н. Клейман вспоминает, что было и такое: «Эйзенштейн в сценарии пытался высказаться о времени, в котором он жил. А это был 1937 год, когда страну раздирали поиски внутренних врагов. Тема предательства среди своих была ему очень близка… Александр Невский, например, в финале умирал, напившись из отравленного русскими князьями шлема… Но Сталин своим знаменитым красным карандашом сцену гибели князя вычеркнул. Спорить с главным зрителем СССР режиссер не осмелился, и фильм не стал трагедией шекспировского масштаба, как того хотел Эйзенштейн» (там же).

Сильное государство, как это ни печально, возможно только при слабом гражданине. Почему-то наш мир не разрешает другого сочетания. Ещё возможно «слабое государство и слабый гражданин», но рано или поздно кто-то из них возьмёт верх. Сталин смог удержать сильное государство, но это было сделано исключительно за счет занижения роли человека. «Человек – никто, государство — всё» — по этой модели мы живем год за годом, десятилетие за десятилетием, и пока из неё не собираемся выходить.

История представляет собой объект, который легко трансформируется под потребности власти, хотя выглядит как независимый, ведь всё это было когда-то на самом деле. А поскольку власть обладает самыми сильными инструментами для воздействия на массовое сознание типа искусства или образования, то с неизбежностью точка зрения власти будет лидировать. Причём власть будет говорить, что это и есть правда, а не искусство. Из истории берётся то, что нужно для данного момента, и вставляется в искусство. А когда этого нет в истории, искусство даёт возможность его создать. Массовое сознание настолько гибко, что будет готово принять всё, что захочет власть.

Исследователи фиксируют: «Фильм Эйзенштейна — это аллегорическое воспроизведение, оправдание политики исторической пары «Сталин–террор», направленной против собственного народа. Его жестокость как индивидуума компенсируется его мудростью как государственного деятеля. Для Макиавелли Государь, то есть Цезарь Борджиа, жесток, — ну так что ж, ведь он хитёр, и это главное. В русской историографии мысль о том, что жестокость оправдывается необходимостью создания сильного государства — не новая. Иван Грозный и Пётр Великий — это классические фигуры психологического Януса — смесь добра и зла. Иван Грозный обычно характеризуется не как властитель, чья политика подчинена его психопатической натуре, а как разумный и решительный человек, чья деятельность направлена на укрепление мощи государства. Возможны различные объяснения и в том, что касается опричнины, появление которой продиктовано государственными соображениями и борьбой с боярами (вероятно, отождествляемыми с «врагами народа» внутри страны и с внутренним террором)» ⁸.

И одна подробность, передающая дух времени: «Однажды вечером, когда ассистент по монтажу Эсфирь Тобак сидела и подчищала какие-то вещи, на «Мосфильм» приехали люди из тогдашнего Кинокомитета и, сказав, что Сталин требует немедленно показать ему фильм, в каком бы он состоянии ни был, забрали материал. Уже после выхода фильма на экраны Эйзенштейн сильно переживал от того, что в фильме остался мусор, повторы и затяжки. Но раз Сталин фильм одобрил, трогать его было нельзя, и он сразу же был пущен в печать» ⁹.

Мы пытаемся из нашего времени оценить фильм прошлого. Это невозможно… Мы всё равно оцениваем его, исходя из своего времени. Как и те или иные исторические фигуры, которые почему-то ведут себя не так, как хотелось бы нам. Давайте признаем, что прошлый мир проигран нами начисто, Тогда правили не те люди и строили не тот мир. Не хотелось бы, чтобы из будущего точно так посмотрели и на наш мир. А это вполне возможно…

В виртуальной системе люди превращаются в символы, поскольку от них остаются только те характеристики, которые важны для виртуальности. И уже теперь важно не соответствие реальности, а соответствие виртуальности. Более того, как мы видели выше, виртуальность побеждает реальность, и даже государственный орден Александра Невского делался с актера Николая Черкасова, поскольку как именно выглядел Александр Невский — неизвестно. Кино победило и в этом случае.

С одной стороны, ни один герой не может исчезнуть, если он герой настоящий. С другой, герои выветриваются из социальной памяти очень быстро, если пропаганда перестаёт их поддерживать. А пропаганда четко отражает смены политических режимов, когда каждый из них хочет найти собственные корни в истории.

Герой единственный, кто может вернуться в мир живых, но только в фильмах, книгах, учебниках. Пропаганда всеми силами восстанавливает его, компенсируя физическое отсутствие виртуальным присутствием. Герои и праздники — это «алфавит» власти, который она использует для рассказов о своей силе и доблести.

При этом при создании героев и праздников начинают меняться все оценки в пользу власти. Даже праздник 23 февраля на самом деле отражает череду поражений новой власти, приведших к невыгодному Брестскому миру с немцами. Это не праздник победы, а символический щит, закрывающий поражение.

В. Миронов пишет о фальсификации даже даты этого праздника: «В журнале «Военная мысль и революция», книга №1, вступительная статья гласит, что 23 февраля была сформирована первая красноармейская часть, принимавшая участие в боях на северо-западном направлении. Первый робкий шаг к фальсификации февральских событий был сделан. Никто не возразил. И вот в журнале «Военный вестник» №7, вышедшем в феврале 1924 г. и посвящённом смерти В.И. Ленина, в передовой статье, публикуют Декрет от 28 января 1918 г., но со смазанным кадром, вследствие чего ни дата, ни подпись В.И. Ленина отчётливо не видны. А в статье написано, что сей декрет был опубликован 23 февраля 1918 г. Так была окончательно сфальсифицирована эта дата» ¹⁰.

И ещё одно наблюдение: «Именно с 1924 г., когда на сцене политической борьбы окончательно вырисовался образ нового политического вождя, а старый вождь умер, всяческие массовые искажения отечественной истории в интересах той или иной политической группировки или аппарата в целом принимают ещё более беспардонный характер. И вот тут-то и оказалось, что аппарату было очень важно и выгодно скрыть позор 1918 г.»

То есть праздник становится фальсификатором реальной истории. В системе праздников теряется, даже запрещён негатив, поэтому герои праздники всегда будут в почёте у пропаганды. Они и есть идеальные граждане страны, а достоверность их вторична…

Литература

¹ Правленная стенограмма выступления И.В. Сталина на заседании оргбюро ЦК ВКП(б) по вопросу о кинофильме «Большая жизнь» (2-я серия)
² Окунев Д. Грандиозный проект: как СССР реки поворачивал. 35 лет назад ЦК КПСС одобрил поворот сибирских и северных рек на юг
³ Олтаржевский Г. Архитектор кино. Как Сергей Эйзенштейн опередил время
⁴ Клейман Н. Александр Невский
⁵ Кречетников А. Шесть мифов о Ледовом побоище
⁶ 11 мифов об Александре Невском: кто с мечом к нам придет…
⁷ Рамм В. Сталин не дал отравить Александра Невского
⁸ Шмулевич Э. «Иван Грозный» и Сталин: макиавеллиевское прочтение истории
⁹ Наум Клейман об «Александре Невском»
¹⁰ Миронов В. 23 февраля. История фальсификации